Дориан Рэд в городе Зеро (часть первая)
Виталий Иволгинский
Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Часть одиннадцатая — Дориан Рэд в городе Зеро
Глава сорок третья
Гэлбрайту, которому нужно было успеть на рейс Бритиш Аирвэйс, пришлось провести два с половиной часа в международном аэропорту Портленда. Ожидание не обещало быть приятным — к этому времени в здании образовалась такая толпа, что инспектору, незнакомому с местными порядками, было совершенно непонятно, как люди вообще садятся в свои самолеты. Оставив свой чемодан в одном из залов ожидания, он направился на второй этаж, где находились магазины и кафе, где он мог купить гамбургер или кофе.
Пройдя немного вперёд, Гэлбрайт вошёл в заведение, расположенное ближе всего к эскалатору — не в последнюю очередь потому, что его привлекла играющая там музыка. Кафе было небольшим, но довольно уютным — в интерьере преобладали фиолетовые и синие тона. На стенах висели любопытные картины, выполненные в виде гравюр, на которых были изображены сцены из жизни древних греков.
Заняв свободный столик, инспектор огляделся — кроме него, в небольшом помещении кафе находились двое молодых людей, похожих на португальских туристов. Один из них был кудрявым и мрачным, другой, наоборот, краснолицым и жизнерадостным. Они сидели друг напротив друга и играли в крестики и нолики на газете, размеченной чёрным маркером в формате шесть на шесть. Иногда эти ребята поднимали головы вверх и, обмениваясь между собой короткими фразами на португальском, поглядывали в сторону инспектора без какого-либо интереса.
Гэлбрайт начал глазами искать официанта. Наконец он увидел мужчину, медленно обходящего столы с каким-то подносом, который он держал в руках. Окликнув его, инспектор невольно заметил, что этот человек сильно выделялся на фоне интерьера — просто странно было видеть в этом помещении с беззаботной атмосферой этого высокого и совершенно лысого мужчину, лицо которого казалось высеченным из гранита. Официант был одет просто и опрятно — черные брюки и белая рубашка.
Гэлбрайт не заострял бы так много внимания на этих деталях, если бы этот человек придал своему лицу если не улыбку, то хотя бы просто спокойное безразличие, но вместо этого лицо официанта было искажено какой-то ужасной гримасой — как будто он смотрел на каждого посетителя как на узника концлагеря, которого скоро отправят в газовую камеру. Лысина только усиливала это впечатление — хотя инспектор внутренне понимал, что даже если бы у этого официанта были густые волосы до плеч, то его лицо всё равно осталось бы прежним…
Когда просьба инспектора достигла ушей этого человека, он повернулся к столу Гэлбрайта и медленно подошёл к нему, после чего, застыв в двух шагах от его столика, уставился на полицейского своими вытаращенными глазами. У инспектора возникли подозрения, что у этого парня явно были проблемы с жёлчным пузырем…
— Здесь подают кофе? — спросил Гэлбрайт, который хотел расслабиться за столиком и выпить свой любимый напиток.
Официант, продолжавший держать в руках пластиковый поднос, не ответил, а только свирепо посмотрел на гостя своего кафе. Инспектор невольно заметил, что розовый цвет подноса в руках этого верзилы невольно придавал всему его облику сходство с греческой статуей, на которую какие-то шутники напялили юбку и лифчик.
— Я правильно понимаю, что кофе нет? — спросил Гэлбрайт, которому надоело выдерживать на своем лице этот немигающий взгляд.
— Кофе нет, — медленно повторил официант его последние слова.
Голос это мужчины звучал невероятно хрипло — казалось, что слова исходили не изо рта человека, но из динамика сломанного радиоприемника. Тон, подобный интонации автомата, только усугублял это чувство.
— Не позволите ли вы мне взглянуть на меню? — спросил инспектор, который понял, что разговаривать с этим официантом все равно что пытаться добиться уважения от коробки из-под туфель.
После его слов у официанта надулись жилы на лбу, и он, поставив поднос прямо на столик инспектора, направился к стойке. Гэлбрайт невольно стал разглядывать содержимое подноса — на нём стояла пустая чайная чашка с торчащей из неё ложечкой, блюдце с хлебными крошками а также две скомканные салфетки. Видимо, это следовало отнести на мойку посуды, но инспектор своим запросом невольно помешал официанту. Гэлбрайт посчитал, что обслуживание в этом кафе было просто отвратительным — потому что он никогда не видел ранее, чтобы грязную посуду от предыдущего клиента ставили на столик нового гостя — мол, у меня тут руки заняты, поэтому пускай постоит…
Наконец официант вернулся к столику инспектора. Он положил перед ним сложенный посередине лист картона формата А4 и наконец-то забрал этот грязный розовый пластиковый поднос. Гэлбрайт взял в руки картонный лист. Да, выбор блюд в этом кафе был крайне невелик — чёрный чай, круассан без начинки, какие-то сладости (без указания, просто «Сладости») и вода. Инспектор невольно взглянул на португальцев, сидевших за соседним столиком. Теперь он понял, почему они, вместо того, чтобы заказывать еду, просто играли в крестики и нолики — потому что вместо того, чтобы расплачиваться за этот ужас деньгами, лучше просто сидеть голодным.
Гэлбрайт наконец решился на то, чтобы заказать чашку чая — не столько потому, что ему очень хотелось пить, он просто подумал, что если он будет сидеть просто так, без еды, то этот мрачный официант решит его выгнать — мол, зачем вы здесь сидите, если ничего не заказываете?
— Можно мне немного черного чая, пожалуйста? — крикнул инспектор официанту, который, избавившись от подноса, вернулся в помещение кафе с пустыми руками.
Верзила, едва склонив в кивке свою лишенную растительности голову, снова удалился за стойку и исчез из поля зрения Гэлбрайта. Инспектору пришлось ждать десять минут, пока перед ним наконец поставили его заказ — маленькую чайную чашечку, на две трети наполненную напитком, не сильно отличающимся по цвету от кофе. Он поднёс чашку ко рту и сделал глоток. Чай имел такой вкус, что можно было бы подумать, будто чайный пакетик опустили в холодную воду и оставили на сутки…
Едва подавив желание выплюнуть эту жижу, Гэлбрайт поставил чашку на стол и, вздохнув, уставился в потолок. Он не знал, сколько так просидел, но когда двое португальцев встали из-за стола и прошли мимо него к выходу из кафе, он наконец очнулся и посмотрел на часы. О нет, до посадки в самолет осталось совсем немного времени…
Гэлбрайт встал из-за стола, на котором продолжал стоять почти нетронутый чай, и побежал к эскалатору, стараясь не споткнуться о маленьких детей, которые бегали взад-вперед по зданию аэропорта. Наконец ему удалось добрался до зоны досмотра, где началась утомительная процедура — на глазах у красивых молодых девушек тридцатиоднолетнему мужчине пришлось снимать обувь и вытаскивать ремень из брюк. В этот момент Гэлбрайт невольно почувствовал себя эксгибиционистом в клубе для представительниц прекрасного пола… Когда эти проверки на металлические предметы наконец закончились, он, пытаясь направить приток крови обратно к голове, наконец-то попал в зону вылета. Выдохнув, Гэлбрайт понял, что вот он, выход на посадку…
Спустившись по лестнице вместе с другими пассажирами, он оказался на улице и, дрожа от холода — ибо дул сильный ветер — вошёл в небольшой автобус, который, проехав несколько метров, остановился рядом с «боингом». Билет, который инспектору купили за две недели до вылета, был подозрительно дешевым, и когда Гэлбрайт наконец оказался внутри этой железной птицы, то понял почему — ему досталось место в самом конце самолета, причем прямо в проходе. В результате получилось так, что он не только был лишён удовольствия смотреть в окно, но плюс ко всему те, кто ходил в туалет, постоянно отдавливали ему ноги. Ну, ладно, подумал Гэлбрайт, пристегивая ремни безопасности, ему, как полицейскому, который служит народу, не привыкать к тому, чтобы терпеть всевозможные неудобства ради благополучия этого самого народа…
По левую руку от инспектора сидели двое — какой-то старик в котелке, который после посадки в самолёт сразу же начал дремать у иллюминатора, а также тощий молодой парень, который, съежившись в кресле, смотрел прямо перед собой. На вид ему было не больше девятнадцати, ну максимум двадцать один год. Вены на его руках были настолько заметны, что казалось, будто у него была прозрачная кожа. Гэлбрайт подумал о том, что этот парень, должно быть, впервые летит самолетом — настолько неуверенный вид был у этого вчерашнего школьника. Инспектор поудобнее устроился в кресле и хотел что-нибудь почитать, но, вспомнив о том, что его чемодан находился в данный момени в багажном отделении, отказался от этой мысли и, чтобы хоть чем-нибудь занять себя, стал смотреть в окно. К сожалению, за спиной дремлющего старика ничего не было видно. Гэлбрайт вздохнул и последовал примеру тощего парня, просто уставившись на спинку впереди находящегося сиденья.
Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как самолет взлетел, поскольку его мысли были сосредоточены на операции, ради которой его отправили в этот рейс. Хотя, «отправили» звучало немного неправильно — ведь на самом деле это он сам вызвался на неё, в то время как Полицейское бюро Портленда лишь приложило усилия к тому, чтобы помочь ему в этом деле. Само руководство считало, что в этой вспышке гнева Гэлбрайта его чувства возобладали над логикой, поэтому саму эту операцию — точнее говоря, её уместность — никто не воспринял всерьез, кроме самого Гэлбрайта.
Сидя вот так на своем месте, он боковым зрением заметил, как мимо него прошла стюардесса, везя тележку с холодными напитками. Инспектор поднял голову и стал наблюдать, как женщина останавливалась у каждого пассажира и, доставая одноразовые стаканчики, наполняла их тем или иным напитком и отдавала спрашивающему. Гэлбрайт хотел попросить у неё воды — он почувствовал, что у него пересохло в горле. Но как раз в тот момент, когда он собирался открыть рот, перед его глазами внезапно промелькнул вид того ужасного чая, который ему подали в кафе международного аэропорта Портленда.
Вид чашки, наполненной чёрной жидкостью, был настолько отвратителен инспектору, что он отказался от идеи попросить воды у стюардессы. Поэтому, когда та повернулась в его сторону, на её вопрос «Что вы будете пить?» он просто молча покачал головой, думая о том, что сможет потерпеть до Лондона. Затем женщина повторила свой вопрос, обращаясь к худощавому парню, но он также молча покачал головой. Гэлбрайт не мог удержаться, чтобы не подумать о том, что этот парень, видимо, попросту передразнил его самого. Когда дошла очередь до старика, сидевшего у иллюминатора, тот проснулся и, покачав головой, как обычно делают испуганные птицы, попросил у стюардессы вина.
«Алкоголь? В этом самолете?» — недоуменно спросил себя инспектор. Каково же было его удивление, когда стюардесса не только не попросила пассажира изменить свое решение, но, наоборот, взяла стеклянную бутылку, стоявшую где-то посередине картонных упаковок с соком, и, налив белого вина в пластиковый стаканчик, протянула его пожилому мужчине, который жадно протянул руку. Гэлбрайт наблюдал за тем, как тот залпом осушил маленький двухсотмилилитровый стаканчик и, крякнув от удовольствия, смял его и засунул между сиденьями. После употребления этого напитка у старика на некоторое время пропал весь сон, и он, улыбаясь, повернулся к инспектору:
— Эй, вам не кажется, что это выглядит очень здорово? — старик явно пребывал в хорошем настроении.
— Ну, я просто сижу, лечу, никого не трогаю, — Гэлбрайту на самом деле не хотелось разговаривать, но не игнорировать же своего попутчика…
— Fabelhaft! — воскликнул старик по-немецки.
Затем, выглянув в иллюминатор, он снова повернулся к нему.
— По каким делам вы летите? — с каким-то подозрением спросил его старик.
— По личным, — сухо ответил ему Гэлбрайт.
«Не говорить же этому старику, что рядом с ним сидит полицейский инспектор», — подумал он про себя. Старик снова издал радостное восклицание по-немецки и, сказав пару добрых слов в адрес поданного ему вина, снова задремал у иллюминатора. Гэлбрайт только сейчас заметил, что пока он разговаривал со стариком, молодой парень продолжал молча сидеть, вжавшись в стул. Инспектор сразу начал стоить предположения на этот счёт — из его мыслей вытекало, что либо этот парень был психически болен, либо же он просто витал сейчас в облаках, но не небесных, а наркотических…
Произнеся про себя слово «наркотических», Гэлбрайт внезапно заметил мимолетное сходство между дремлющим стариком и тем самым доппельгенгером, которого ему удосужилось увидеть в портлендском метро накануне смерти своего друга Фаркрафта. Сходство включало — но не ограничивалось, — рукой старика, свисавшей с сиденья, а также тем фактом, что — очевидно, под воздействием алкоголя — его нижняя челюсть начала опускаться вниз. Правда, в отличие от того таинственного доппельгенгера, по этому старику было ясно, что он просто задремал, в то время как видение в портлендском метро, напротив, производило впечатление спящего подобно мертвецу…
Отдавшись этим мыслям, Гэлбрайт не обратил внимания на то, что полёт уже подходил к концу. В салоне самолёта загорелся синий свет, и инспектор испытал странное ощущение — его внутренние органы, казалось, подпрыгнули внутри тела, как будто он падал с большой высоты в пропасть… Когда самолет наконец приземлился, из невидимых пассажирам динамиков раздался голос пилота, который сказал, чтобы люди не спешили вставать со своих кресел, но Гэлбрайту, если честно, надоело сидеть на одном месте. Он не встал, но, вопреки приказу, отстегнул ремень безопасности (что как раз и было запрещено делать). Спустя долгих десять минут тот же голос, искаженный динамиками, наконец соизволил сообщить пассажирам, что пилот прощается с ними и желает им всего наилучшего.
Инспектор встал, но от выхода до самолёта было ещё далеко — поскольку он сидел в самой задней части самолета, ему пришлось потратить дополнительное время на то, чтобы продвинуться вперёд шаг за шагом, стараясь не задевать остальных. Гэлбрайт не мог избавиться от ощущения, что в данную секунду он был камнем, который медленно несут по реке, с той лишь разницей, что эта река была живой и имела пестрый цвет, а сам камень, будучи также живым существом, чувствовал усталость и злость. Когда Гэлбрайт наконец подошёл к выходу из самолета, стоявшая там стюардесса улыбнулась инспектору и сказала:
— Всегда к вашим услугам.
Инспектор невольно взглянул на неё с какой-то грустью. Он подумал о том, как, должно быть, устала эта хорошенькая девушка, судьба которой была стоять вот так в тесном помещении почти двенадцать часов в сутки и всем своим существом выражать совершенно незнакомым людям свою готовность выполнять их просьбы. Да, думал он, хорошо, что мужчин не берут в стюардессы — ибо лично сам Гэлбрайт не смог бы целый день стоять с маской лжи на лице, притворяясь, что ему небезразличны люди, которым в любое другое время он бы даже руки не протянул, не говоря уже о том, чтобы выполнять их прихоти…
Выйдя на пандус, он невольно вздохнул с облегчением — приятно было наконец оказаться на свежем воздухе. Спускаясь, он заметил, что небо было затянуто тучами. Он недовольно нахмурился — не было абсолютно ничего хорошего в том, чтобы по прибытии в другую страну сразу попасть под дождь и промокнуть, — а поскольку Гэлбрайт не взял с собой зонт, то это были более чем оправданные опасения…
Затем последовала долгая и утомительная суета в лондонском аэропорту Хитроу — инспектор даже не хотел сосредотачивать на этом свои мысли, ведь в любом случае всё, что ему нужно было делать, это следовать за толпой других пассажиров и повторять их действия. Поэтому мозги он включил только тогда, когда, уже с чемоданом в руках, он стоял у выхода из аэропорта. Гэлбрайт огляделся в поисках такси. Хорошо, что в этот день, несмотря на погоду, у входа была целая толпа. Инспектор двинулся вперёд и довольно скоро увидел мужчину, который стоял рядом со своей машиной и курил сигарету.
— Здравствуйте! — начал Гэлбрайт, подходя к нему. — Не могли бы вы подбросить меня до «Стэйт оф Сноу Лэйк»?
Таксист тут же сел в машину, а инспектор поставил чемодан на соседнее сиденье и устроился поудобнее.
— Вы имеете в виду отель на Куинсборо Террас? — спросил его водитель, включая зажигание.
— Да, — коротко ответил Гэлбрайт.
Такси начало медленно выезжать из аэропорта. Инспектору стало интересно, каким же окажется этот отель, в котором ему забронировали номер дорогие господа покровители из полицейского управления Портленда…
— Почему вы выбрали такой паршивый отель? — внезапно послышался хриплый голос.
Гэлбрайт вздрогнул — но это был всего лишь водитель такси, который, продолжая держать руки на руле, подмигнув ему в зеркало заднего вида. Этот неожиданный вопрос вырвал инспектора из водоворота его мыслей и на некоторое время он перестал думать о своих проблемах.
— Паршивый? Что вы имеете в виду? — удивился инспектор реплике водителя.
— Разве вы не смотрели на рейтинг отеля, когда бронировали в нём номер? — водитель, казалось, упрекал своего пассажира.
— Хмм… Меня волновала исключительно его цена, — отмахнулся Гэлбрайт. Не он выбирал этот отель…
Таксист, услышав его ответ, пустился в громкие пространные размышления по поводу того, что господин иностранец допустил ошибку, причём говорил он это с интонацией, с которой учитель отчитывает провинившегося ученика. Гэлбрайту надоело выслушивать эти разглагольствования.
— Послушайте, я просто не люблю туристов, — ответил он фамильярным тоном, — и если этот отель так плох, как вы утверждаете, то это означает, что я, по сути, буду там один.
— Ах вы мизантроп! — ответил его собеседник почти с отеческой интонацией.
Гэлбрайт не смог удержаться от смеха над этим определением. Таксист тоже последовал его примеру, и разговор на некоторое время прекратился.
