В начале было Число (часть четвертая)

Виталий Иволгинский

Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)

Часть тринадцатая — В начале было Число

Глава пятьдесят четвёртая

Пытаясь успокоиться и собраться с мыслями, Гэлбрайт опустил руки на колени и только сейчас обнаружил, что всё это время на них лежала та самая картонка, которая лежала в конверте вместе со злополучным письмом. Инспектор схватил её и поднес к глазам. Он уже видел, что на ней были перечислены буквы английского алфавита, под огромными красными буквами которых мелким шрифтом были напечатаны цифры — индексные номера. Тогда, как только он вскрыл конверт, эта картонка показалась ему забавной ошибкой почтальона, но после прочтения письма этот скромный по своей сути аксессуар дошкольника приобрёл в глазах инспектора загадочное и многозначительное значение.

Гэлбрайт был настолько поглощён своим маленьким расследованием, что даже не заметил, что в это время в салоне играло радио, которое водитель включил, дабы не ехать в гробовой тишине с неразговорчивым пассажиром. Только когда Гэлбрайт начал просматривать детский алфавит, до его ушей донеслись слова, которые шли из динамиков:

— Привет! Сейчас вы слушаете радиостанцию «Дом Ай Дабл», с вами диктор О’Джирард, — произнес со швейцарским акцентом голос зрелого мужчины.

Инспектор не мог не заметить, что этот О’Джирард говорил с таким ликованием, как будто он только что вернулся с какого-то пира и ещё не совсем протрезвел. Но, скорее всего, диктору просто было трудно скрыть переполнявшую его радость, которая чувствовалась в каждом его слове. Но почему? Гэлбрайт, которому невольно стало любопытно, внимательнее прислушался к радио.

— Ни для кого не секрет, что вчера, двадцать шестого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года, Верховный Совет Советского Союза принял Декларацию о распаде Союза Советских Социалистических Республик. Наша радиостанция верит, что это День Великого Триумфа для всех…

Голос диктора потонул в шуме аплодисментов и радостных криках толпы — было очевидно, что в студии начался салют. Гэлбрайту даже показалось, что он услышал хлопок пробки и шипение пены — очевидно, кто-то открыл бутылку шампанского прямо рядом с микрофоном. Но этому празднику жизни положил конец таксист, который на этой жизнерадостной ноте потянулся к радиоприемнику.

— Улыбочку шире, господин капиталист… — сказал он, неизвестно к кому обращаясь.

Таксист не закончил фразу — он просто переключил канал радио, после чего вновь положил руки на руль. Теперь в салоне машины раздавались звуки джаза. Однако инспектор, которому удалось услышать предшествовавшую музыке новость, был невольно ошеломлён. Дело было не в том, что он беспокоился о судьбе какого-то там государства — Гэлбрайт был поражен тем, что, по словам диктора, сегодня было двадцать седьмое декабря.

— Сейчас же только середина октября… — озадаченно пробормотал полицейский себе под нос.

Он не мог понять, что произошло — неужели время без видимой причины действительно пролетело быстрее и в итоге перескочило сразу на два месяца вперёд?

— Это явно чья-то ошибка… — повторил про себя рациональный инспектор.

У него было два предположения на этот счет. Первое заключалось в том, что, возможно, диктор О’Джирард оговорился, когда объявлял дату. Гэлбрайт сразу же отверг эту идею — он справедливо полагал, что маловероятно, чтобы радио так откровенно дезинформировало своих слушателей, выдавая чёрное за белое.

Вторая гипотеза, которую выдвинул инспектор, была о том, что это могло быть шуткой таксиста. От подобной мысли отдавало откровенной паранойей — зачем какому-то водителю вдруг ни с того ни с сего собирать кучу людей в одной комнате, чтобы раздавать им листки бумаги со сценарием и, записав их актёрскую игру на какую-то аудиокассету, вставить её в магнитофон своей машины и проиграть в нужный момент нужному пассажиру? Против этого предположения выступал также тот факт, что Гэлбрайт ясно видел, что водитель именно что включил радио, а не нажал на кнопку магнитофона — если только это не было оптическим обманом. Всякое, конечно, могло случиться, но инспектор не считал себя пупом земли, вокруг которого вращался весь мир. Гэлбрайт решил не мучить себя бессмысленными догадками и обратился к водителю, который, переключив каналы радио, продолжал молча вести машину.

— Извините, не могли бы вы сказать мне, какое сегодня число? — спросил инспектор вежливо и даже с некоторой кроткостью.

Этот простой и невинный вопрос вызвал у мужчины неожиданную реакцию — он мгновенно обернулся и уставился на своего пассажира. Гэлбрайт невольно отшатнулся — ему показалось, что таксист внезапно сошёл с ума и вот-вот разорвет его на куски. Но в следующую секунду водитель понял, о чём его спросили, и широко улыбнулся.

— Ах, господин хороший, на вид вы такой интеллигентный, но… — начал он.

— Что вы имеете в виду? — страх Гэлбрайта уступил место недовольству.

— Я говорю о том, что такому человеку, как вы, не подобает напиваться до беспамятства, — укоризненно сказал мужчина.

— Что вы себе позволяете? — полицейский нахмурился.

— Ну а как ещё вы умудрились забыть, что сегодня двадцать седьмое декабря? — таксист подмигнул ему и наконец повернулся обратно к лобовому стеклу.

— Вы, должно быть, шутите… — этот ответ поставил Гэлбрайта в тупик.

— Ничего подобного, — пробормотал таксист, — проверьте сами, если мне не верите! — и он сделал жест левой рукой.

Уже вышедший из себя инспектор послушно выполнил указания мужчины и выглянул в боковое окно — они ехали по прямой дороге, по обе стороны которой простирались заснеженные поля, за которыми едва угадывались редкие здания. Единственным источником света были фары автомобиля, которые освещали дорогу впереди него, и в этом свете было хорошо видно, как редкие снежинки кружатся в воздухе и медленно падают на заснеженный асфальт. Гэлбрайт был сбит с толку и схватился за голову обеими руками. Вид природы за окном машины безмолвно дал ему понять, что у него оставался только один способ объяснить себе происходящее вокруг — а именно то, что произошло чудо, и полицейский необъяснимым образом переместился во времени.

В связи с этим он вдруг вспомнил, что в детстве он читал книгу — сборник фантастических рассказов, — в которой было много интересного, но одну историю он запомнил надолго. Насколько Гэлбрайт мог теперь вспомнить, в ней речь шла о двух студентах, которые нашли сломанные напольные часы в доме пожилого родственника. Взяв их с собой, они показали их профессору, и тот решил их завести. Его действия привели к тому, что вся троица вдруг угодила в прошлое, во времена Восьмидесятилетней войны. С годами инспектор забыл имя автора рассказа, его название и почти все детали, но то обстоятельство, что в этом произведении действие внезапно перенеслось из девятнадцатого века, который был ему более или менее знаком, в шестнадцатый, запечатлелось в его памяти.

Гэлбрайт поднял глаза к потолку — от всех впечатлений, которые он пережил за этот день, у него закружилась голова. Здравый смысл подсказывал ему, что фантастика — это вымысел, но сейчас-то он находился в реальности! Если бы он попытался вкратце описать кому-нибудь постороннему то, что с ним только что произошло, то результатом было бы полное непонимание со стороны случайного человека — ведь получалась такая бессмыслица, что инспектор сел в такси осенью, после чего на улице сразу же наступила зима. Как самая обычная и банальная легковушка смогла переместиться на два месяца вперёд?

Из этого бешеного водоворота мыслей инспектора вывел знакомый тенор. Гэлбрайт отвернулся от окна и прислушался — голос пел под аккомпанемент джаза, который доносился из радиоприемника. Пассажир не удержался и тронул водителя за плечо.

— Послушайте, это не… — и инспектор произнес два слова, которые звучали как название французского журнала мод.

— Да, это они, — утвердительно кивнул водитель, которому, похоже, тоже было приятно слушать эту песню.

— Они действительно выпустили новый альбом в этом году? — Гэлбрайт был удивлён.

Он вспомнил о том, что эти ребята в этом году были настолько заняты гастролями, что у них просто не было времени собраться в студии и порадовать своих преданных слушателей очередным полнометражным шедевром.

— Какой ещё альбом? — спросил водитель. — Только один трек.

— Хм… — полицейский почесал подбородок.

— Но это не просто случайная композиция, — начал уточнять водитель, — но песня к новому фильму Эрнста Вильгельма Вендерса!

Гэлбрайт никогда раньше не слышал об этом человеке. По-видимому, он просто не особенно интересовался тем, что в последнее время происходило в мире кино.

— Ладно, я был рад узнать об этом, — поблагодарил его Гэлбрайт и откинулся на спинку стула.

Он начал слушать песню, лившуюся из динамика радиоприемника. Красивый голос вокалиста обладал манящей и гипнотической силой, которая идеально сочеталась с аккомпанементом, очень похожим на джаз, что было совершенно нехарактерно для этих ребят, которые в основном играли на синтезаторах. Текст невольно запал в душу Гэлбрайту — насколько он мог понять, лирический герой этой песни чувствовал себя чужим в реальном мире, и поэтому он отправился в загробный мир, который считал своим истинным домом. В припеве он взывал к своим родителям, надеясь на подобающий прием с их стороны. Инспектору показалось, что подобный текст явно предназначался для тех, кто разочаровался в жизни.

Анализируя содержание песни, игравшей на случайном канале радио, Гэлбрайт не мог не подметить её сходство с заупокойной мессой. И он не мог не задаться вопросом, по ком звучит этот реквием? По Джордану Тёрлоу — молодому человеку, которому не было места в этой жизни? Может быть, по Делии Йонс — маленькой девочке, которая не успела познать этот мир? Или, в конце концов, по нему самому, инспектору Гэлбрайту, который недавно был вынужден бросить все свои силы на то, чтобы понять смысл жизни?

— Делия… — прошептал он.

Как только имя этой девочки пришло ему на ум, инспектора сразу же охватила решимость. Он вспомнил о картонке с алфавитом и, взяв её в руки, снова принялся изучать. Сами буквы были напечатаны крупным шрифтом, а их порядковые номера — чуть мельче.

— Как это там было, четыре и пять… — инспектор вспомнил последние строки из того письма.

На картонке эти цифры соответствовали буквам «D» и «E», и они — какое совпадение! — шли одна за другой.

— Это вполне естественно, — Гэлбрайт ухмыльнулся в усы.

Он вспомнил, что, если верить радио, то сейчас на улице стоял декабрь — то-бишь двенадцатый месяц. Он снова опустил глаза — на картонке это число соответствовало букве «L».

— Ну ка… — он заинтересовался решением этой логической головоломки.

Девятой буквой от начала была «I». Гэлбрайт подумал о том, что она могла нести ответ сама по себе — ведь в римской системе счисления эта буква соответствовала цифре «один» (1). И она, кстати, также сослужила свою службу при формировании ответа, потому что «A», самая первая буква английского алфавита, как раз подходила под это число.

— Ну что ж, у меня получилось D-E-L-I-A. Идеально… — вырвалось у Гэлбрайта.

Инспектор попробовал эту фразу на языке и случайно обнаружил, что оба его последних слова — «Делия» и «идеал» — состояли из одних и тех же букв, только расположенных в разной последовательности. «Одно лучше другого», — выдохнул он. Теперь Гэлбрайт не сомневался в том, что таинственный автор письма совершенно точно имел в виду именно эту девочку. Но какой во всем этом мог быть смысл? Это что, было лишнее напоминание для инспектора? Неизвестный автор призывал Гэлбрайта восстановить справедливость во имя покойной дочери фармацевта? По какой-то причине полицейский сразу же вспомнил своего покойного друга Фаркрафта, которому нравилось находить необычные зацепки в вещах, в которых другие люди ничего бы не заметили. Мертвецы писем не пишут, но логика его друга и автора послания, пожелавшего остаться неизвестным, была очень схожей…

— Возможно, суть следует искать не в морфемике, а в арифметике, — тихо сказал инспектор.

Предчувствие подсказало ему, что если он сложит цифры, то загадка разрешится сама собой. Он боялся ошибиться в своих расчетах, поэтому обратился к таксисту.

— Извините, у вас есть калькулятор? — кротко спросил он.

— Хотите посчитать, сколько денег вам переведут через месяц? — весело сказал водитель и открыл бардачок.

— Что-то в этом роде, — Гэлбрайт решил поддерживать беззаботный тон разговора.

— Если не секрет, на что вы их потратите? — спросил водитель, роясь в вещах.

— На праздники, конечно, — уклончиво ответил инспектор

Водитель тем временем продолжал искать то, о чём его просил пассажир. Наконец он вытащил из самых глубин бардачка небольшое электронное устройство.

— Просили? Держите, — и он протянул полицейскому Casio fx-7000G.

Инспектор повертел в руках серебристый калькулятор. У этого видавшего виды устройства был маленький зелёный экран и пять рядов крошечных кнопок.

— Если бы вы только знали, сколько денег я потратил на его покупку… — сказал водитель с неожиданной теплотой, и впервые в его голосе послышались нотки грусти.

«Не надо было спешить с покупкой продукта, когда его только выбросили на рынок», — подумал Гэлбрайт, сосредоточившись на устройстве. Значит, D-E-L-I-A. Инспектор сверился с картонкой — оказалось, что это слово, будучи выраженным в цифрах, трансформировалось в 04-05-12-09-01. Гэлбрайт начал тыкать в маленькие кнопки калькулятора.

— Какую операцию мне следует выполнить в первую очередь… — спросил он себя, имея в виду операции математического, а не криминального характера.

Для начала он решил вычесть цифры. На матово-зеленом дисплее Casio fx-7000G высветилось «-23». Отрицательное число ничего не значило для инспектора. Затем он решил произвести сложение. Он получил цифру «31». «Это уже имеет смысл», — подумал инспектор. Например, ему самому шёл тридцать один год…

— А что, если я сложу оба этих ответа? — решил Гэлбрайт.

Он набрал на калькуляторе «-23+31». Результатом было число «8».

— Восемь… Делии было восемь лет, когда Джо встретил её… — пробормотал полицейский, словно в трансе.

Да, подумал Гэлбрайт, неспроста один немецкий ученый говорил как-то о том, что математика — царица наук…

— Возьмите, — он протянул калькулятор его владельцу.

— Ну как, удалось узнать, сколько потратить на праздники? — шутливым тоном спросил водитель, убирая электронное устройство в бардачок.

— Скажем так, я сильно стеснен в средствах, — улыбнулся Гэлбрайт в ответ.

— С чего это вдруг? — в голосе водителя слышалось удивление.

— Честно говоря, я не горю желанием работать, — инспектор смущенно опустил глаза.

— Ладно, я понял вас, — кивнул ему водитель и вернулся к управлению.

Гэлбрайт, который несколько устал от решения математических задачек, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Уже без калькулятора в руках он просто ради забавы перевернул число «тридцать один» (31). Результат невольно вызвал у него усмешку — потому что число «тринадцать» (13), которое у него вышло, славилось тем, что порождало вокруг себя нездоровый ажиотаж. Забавно, думал Гэлбрайт, когда чрезмерно впечатлительные люди боятся пекаревой дюжины, не в последнюю очередь из-за того, что в свое время какие-то шарлатаны породили некий культ, который по своей сути нужен был только для того, чтобы вселять страх в души глупых и необразованных людей. И, как отметил инспектор, эта миссия по отуплению народа увенчалась успехом — ибо этот крайне нелепый по своей сути культ со временем не только не был погребён во глубине веков, но, напротив, его отголоски проникли во все сферы жизни людей и стали такой же неотъемлемой частью культуры, как, например, субкультура хиппи.

Гэлбрайт подивился тому, как люди позволяют забивать свои головы подобной чепухой, и подумал о том, что если бы этим шарлатанам довелось услышать о происшествии с бедняжкой Делией Йонс, то они, что было весьма вероятно, немедленно назвали бы её кем-то вроде ведьмы, повесили бы на неё все смертные грехи — в общем, превратили бы историю о редком медицинском случае в какую-то идиотскую мистическую сказку, которая вызывала бы недоумение у любого мало-мальски образованного человека.

— Я не могу придумать худшего поступка, чем демонизация маленького ребёнка, — печально вздохнул Гэлбрайт.