В начале было Число (часть третья)
Виталий Иволгинский
Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Часть тринадцатая — В начале было Число
Глава пятьдесят третья
Гэлбрайт отметил, что на плотной белой бумаге, из которой состоял конверт, не было ни единой пометки или даже штемпеля — казалось, почтмейстер вручил инспектору не настоящее письмо, но некий элемент театрального реквизита. Единственное, что вызывало сомнение в подобном, так это то, что содержимое внутри конверта всё-таки можно было прощупать через бумагу.
— Эй, господин хороший! — послышался хриплый крик.
Гэлбрайт, собиравшийся вскрыть конверт, невольно вздрогнул. Оказывается, это был таксист, который стоял рядом со своей машиной и, облокотившись на дверцу, держал в руке дымящуюся сигарету. Теперь инспектор, пользуясь случаем, смог хорошо рассмотреть его лицо — у мужчины была коротко остриженная голова, острые скулы и прямой нос, которые четко выделялись на его загорелом лице. Карие глаза таксиста смотрели на полицейского почти с отеческим упрёком. Гэлбрайт не совсем точно помнил черты лица таинственного «Х. Бернэзи», но, воспользовавшись возможностью хорошенько рассмотреть стоящего перед ним таксиста, он заметил, что он был совершенно не похож на того лысого старика, который привёз его в vanitas-ресторан.
— В чем дело? — спокойно спросил Гэлбрайт.
Таксист выпустил изо рта колечко дыма и стряхнул пепел с сигареты.
— Не угодно ли господину иностранцу отправиться в аэропорт или на вокзал? — мужчина лукаво подмигнул ему.
— Хм, с чего это бы? — инспектор был несколько возмущен тем, что какой-то таксист лучше знал, что ему нужно делать.
— А что ещё вы можете сделать, если ваш отель сгорел дотла? — начал объяснять таксист. — Разве что в другой поехать…
— Подождите, дайте мне собраться с мыслями, — перебил его Гэлбрайт и отвернулся.
По какой-то причине инспектору был неприятен взгляд этого человека, но он не мог не заметить, что в словах водителя был здравый смысл. Скрестив руки на груди, Гэлбрайт погрузился в размышления. Этот совершенно случайный лондонский таксист, сам того не подозревая, поставил его перед сложной дилеммой, суть которой заключалась в том, что инспектор должен был решить, капитулировать ли ему в своей миссии по поимке доктора Бэйзларда или же продолжать её до победного конца. Второй вариант был определенно намного сложнее, поскольку у Гэлбрайта было мало шансов найти незаметного маленького человека, скрывшегося в дебрях мегаполиса. Пока инспектор решал, что же ему всё-таки делать, таксист уже бросил сигарету на землю и садился в машину.
— Думайте быстрее, господин хороший, иначе я уеду и вам придется самому добираться туда, куда вам нужно! — уже сидя за рулём, крикнул таксист из окна.
Гэлбрайт развернулся и пошел к нему — ему не хотелось терять эту машину из виду. Даже не потому, что ему было так трудно поймать другое такси, нет, дело было в другом — ему просто подсознательно хотелось опереться на кого-то, кого он знал хотя бы чуть больше, чем две секунды. Инспектор почувствовал, что ситуация всё больше выходит из-под контроля. Подойдя к машине, он открыл дверцу и забрался на заднее сиденье.
— Вы не знаете, где находится «Институт компьютеризации имени Макото»? — спросил он водителя.
Он не помнил адреса, указанного на той визитке — только это необычное имя оставило след в памяти Гэлбрайта. Таксист, услышав слова пассажира, вытер пот со лба и вздохнул. Видимо, он пытался понять, о чём именно говорил инспектор.
— Господин хороший, очевидно, имеет в виду «Мон-Тек»? — после минуты молчания переспросил его мужчина.
— Что это за место? — Гэлбрайт впервые слышал это слово.
— Был такой электротехнический завод, потом у него сменился владелец, после чего его преобразовали в научно-исследовательский институт электронных технологий, — пояснил таксист.
— Ну, я думаю, мне следует ехать именно туда, — сказал инспектор с некоторой неуверенностью.
Он вспомнил, что таинственный утренний посетитель представился ему специалистом по компьютерным технологиям, так что, сложив два и два, получалось, что таксист указал нужное место, но не под тем именем.
— Я даже не знал о том, что его переименовали, — говорил тем временем таксист, включая зажигание, — я полагал, что они решили оставить уже знакомую людям торговую марку…
Когда машина наконец тронулась с места, Гэлбрайт откинулся на спинку сиденья. Решение поехать в этот институт он принял сгоряча — таксист просто не дал ему достаточно времени на раздумья. Но сейчас, уже направляясь туда, инспектор отметил про себя, что это действие имело смысл — потому что, если этот специалист действительно мог быть связан с доктором Бэйзлардом, то у Гэлбрайта была довольно веская причина посетить это таинственное место. «Кто знает», — подумал он, — «может быть, именно там я смогу завершить свою миссию». Как бы то ни было, у него не было плана дальнейших действий — иными словами, он попросту не знал, что именно будет делать по прибытию в этот институт.
События развивались так быстро, что единственное, на что он мог рассчитывать, — это на удачу. Хотя бы потому, что не факт, что, прибыв туда, он сможет найти там доктора Бэйзларда. Но даже если удача улыбнется ему и человек, которого он ищёт, действительно находится там? Инспектор представил себе, как, увидев доктора в коридоре, он подходит к нему и авторитетным тоном заявляет «Именем закона, вы арестованы». А Бэйзлард, глядя на него с ласковым укором своих маленьких старческих глаз, в ответ на это чешет свои редкие седины и молвит «Полицейский Америки не имеет власти здесь, в Англии, поэтому вы не имеете права сажать меня в тюрьму» и, ухмыляясь, отправится по своим делам в какой-нибудь кабинет, оставляя Гэлбрайта стоять на месте с глупым видом…
Внезапно Гэлбрайт вспомнил, что всё ещё держит в руках конверт, который так и не удосужился вскрыть с тех пор, как получил его от почтмейстера. Инспектор, у которого не было под рукой ножниц, просто оторвал нижний уголок и разорвал конверт пополам. На его колени тут же упали сложенный лист бумаги и небольшой лист картона формата А7. Полицейский осмотрел картонку повнимательнее — на её глянцевой, аквамаринового цвета поверхности, были выведены в два ряда красные буквы английского алфавита, каждая буква которого сопровождалась соответственно информацией о произношении и порядковым номером. Гэлбрайт был весьма удивлен тому, что неизвестный человек прислал ему учебную принадлежность для дошкольника. Инспектор перевернул карточку, надеясь, что на обороте могло быть что-нибудь написано от руки, но, увы, там не было ничего, кроме крошечной надписи «(с) Йорк Мэдивэл Прэсс, 1991» в правом нижнем углу.
Первой мыслью, возникшей в голове инспектора, было «Видимо, меня перепутали с отцом, который заказал своему ребёнку вкладыш для учебы», но он тут же отбросил её — потому что вспомнил, как почтмейстер специально уточнил, что письмо предназначалось не для кого-нибудь иного, но именно для Гэлбрайта, остановившегося в отеле «Стэйт оф Сноу Лэйк». Правда, могло оказаться, что в том отеле в одном из номеров могли остановиться его тёзка с маленьким ребёнком, но инспектор решил не развивать эту тему и приступил к изучению второго предмета, который лежал в том конверте. Развернув сложенный вчетверо лист бумаги, Гэлбрайт сразу заметил, что текст был набран на пишущей машинке. Ну, конечно, подумал он, это же отличный способ поставить дело в тупик — ведь если бы письмо было написано от руки, то нетрудно было бы догадаться, кто был его автором!
Разобравшись с первым впечатлением, инспектор изучил этот предмет немного внимательнее. Обе стороны белого листа бумаги были заняты под длинное послание, напечатанное очень мелким шрифтом. Чёрные чернила во многих местах облупились, из-за чего буквы выглядели несколько размытыми, и текст был не очень разборчивым. Гэлбрайт, в чьи обязанности входило расшифровывать непонятные рукописные сообщения, не видел ничего сложного в том, чтобы понять, что именно было написано в машинописном документе.
«Для наивного человека среднего возраста», так было озаглавлено это загадочное письмо. Почему-то инспектор сразу догадался, что оно было адресовано именно ему, и, слегка обидевшись на определение «наивный», начал читать.
«Я не буду называть Тебя по имени, потому что очевидно, что послание предназначено только для Тебя», — так начиналось это послание.
— Тогда почему бы тебе не представиться? — прошептал Гэлбрайт одними губами, чтобы таксист его не услышал.
«Ты ведёшь себя как влюблённый подросток, и, знаешь, наблюдать за любовными страданиями со стороны довольно неприятно. А если честно, то это просто раздражает. В стародавние времена мне довелось наблюдать за двумя людьми, которые испытывали чувства к одной и той же девушке. Все трое были одного возраста, и их связывал тот факт, что они вместе учились в одной семинарии».
— Зачем мне знать о какой-то истории любви между тремя школьниками? — саркастически спросил Гэлбрайт неизвестного автора этих строк.
«Первый юноша — назовем его для краткости Парфенионом — влюбился в девушку — назовем её Евдокией — с раннего детства. Он следил за каждым её шагом, поклонялся ей как Богине, но в то же время боялся приблизиться к ней, избегал её взглядов и стыдился, когда незнакомые люди произносили при нем её имя. В то время как второй юноша — Андроник — заинтересовался этой мадемуазель уже тогда, когда его учеба в семинарии подходила к концу. В отличие от Парфениона, он не колебался и во время каникул воспользовался представившейся возможностью и уединился с Евдокией в её доме. После этого Андроник был с позором исключен из семинарии, но зато у него и Евдокии родился ребёнок. Факт рождения наследника полностью компенсировал то обстоятельство, что его отец остался с незаконченным средним образованием».
— Молодец, что я могу сказать… — саркастически заметил Гэлбрайт.
«Если Ты не смог установить связь между этой историей и Твоей текущей ситуацией, то уж извини меня за то, что я не принял во внимание Твой уровень знаний и коэффициент интеллекта».
— А вот это уже хамство! — инспектор едва сдержался от того, чтобы не закричать.
«Поэтому я позволю себе оказать Тебе услугу, поскольку считаю Тебя опытным человеком, который сможет решить сложную задачу, если ему дать несколько подсказок».
— Что, сначала оскорбил, а потом льстишь? — это письмо всё больше задевало Гэлбрайта за душу.
«Главная причина, по которой я пошёл на уступки, заключается в том, что мне надоело наблюдать за тем, как взрослый человек криминальной профессии дрожит над порученным ему делом, точно так же, как Парфенион боялся приблизиться к Евдокии. Ты, как тот юноша, теряешь почву под ногами, когда упоминается имя жертвы, из-за чего вместо расследования, которым Ты должен заниматься, Ты на самом деле просто топчешься на месте».
— Интересная ассоциация, — подумал инспектор, постепенно успокаиваясь.
«Но все, что Тебе нужно, — это смело смотреть в лицо опасности, не бояться делать резких движений и не принимать во внимание трудности, как тому, второму подростку. При таком положении дел Ты, как и Андроник, получил бы то, чего хочешь — в его случае это был сын, а в Твоём — чувство выполненного долга. Увы, к сожалению, ты вряд ли сможешь это сделать — характер человека невозможно просто так изменить нравоучительными советами — поменяется только объем его знаний, но в остальном он останется прежним».
— Ну конечно, люди же никогда не меняются, — вспомнил Гэлбрайт известное изречение.
«Поэтому я закончу напоминанием Тебе о том, о чём Ты должен был узнать за всё это время — В начале было Число. Дважды — Четыре и Пять. Отныне я просто буду надеяться на то, что Ты сможешь разгадать головоломку, с которой справятся даже те люди, которые испытывают серьезные проблемы с арифметикой и логикой».
На этой несколько презрительной и высокомерной ноте письмо подошло к концу. Гэлбрайт скомкал листок бумаги и выбросил его в боковое окно машины — боковым зрением он успел заметить, как порыв ветра подхватил его и понес куда-то в тёмные просторы ночного шоссе. Откинувшись на спинку сиденья, инспектор на долю секунды подумал о том, что это был поступок не полицейского, обязанного хранить вещественные доказательства, но взволнованного романтика. В любом случае, Гэлбрайта это не особо волновало, как и тот факт, что, когда он опускал стекло, то в машину ворвался необычайно холодный ветер.
Инспектор начал анализировать, кто бы мог быть автором этого двусмысленного и неясного сообщения. Было бы сложно с точностью идентифицировать этого человека из-за машинописного текста письма, поэтому инспектору пришлось полагаться на его содержание. Было ясно как божий день, что автор строк, который не представился читателю, был прекрасно осведомлён о том, кто такой Гэлбрайт. Кроме того, этот таинственный человек каким-то непостижимым образом знал о том, как инспектор относится к своему расследованию — фраза, касающаяся реакции на имя жертвы, недвусмысленно намекала на это. Гэлбрайт сразу же отверг версию с доктором Бэйзлардом — просто потому что устал подбрасывать дрова в костёр своей паранойи. Вместо этого он выдвинул гипотезу, что письмо мог написать никто иной, как господин главный инспектор Сеймур. В его личности всегда была какая-то скрытность, и это не ограничивалось его манерой говорить загадками — достаточно было, к примеру, взять его неожиданный визит в квартиру Гэлбрайта…
Инспектор вспомнил одну из последних строк, которыми заканчивалось письмо: «…В начале было Число. Дважды — Четыре и Пять». Отсылка к Евангелию от Иоанна, как считал Гэлбрайт, была намеренно вставлена автором этого сообщения, чтобы на её фоне скромные по своей сути цифры выглядели претенциозно и интригующе.
— Ну, четыре и пять, — повторил он, — интересно, что это может значить.
